11.1.89 Прощальная речь президента Р.Рейгана. 11.1.89 утверждение в ВАК — Высшей аттестационной комиссии моей Ярославовой-Оболенской Н.Б., в 1989 Годуниной Н.Б., диссертации, с датой защиты 26.5.88. Р.Рейган в СССР 29.5.88. Речи Рейгана и моя диссертация

©Ярославова-Оболенская Наталья Борисовна (с 10.06.2014), урожденная Ярославова Наталья Борисовна (д.р.22.2.1960). Экс Годунина Наталья Борисовна (23.10.1981-14.4.1991). Экс Чистякова Наталья Борисовна (14.4.1991 -10.06.2014), в т.ч. 18 лет после развода 25.6.1996). Кандидат технических наук c 26.5.1988. Я родилась 22 февраля 1960 года в Нефтекамске, Краснокамского района Башкирской АССР

БИОГРАФИЯ

1 ноября 2025 года

Рональд Рейган, 40-й президент США. 11 января 1989 года, прощальное обращение к нации после завершения двух президентских сроков.

«11 января 1989 года, Прощальное обращение президента США Рональда Рейгана к нации»

11 января 1989 года, в день Прощального обращения президента США Рональда Рейгана к нации в ВАК – Высшей аттестационной комиссии в Москве утвердили мою Ярославовой-Оболенской Натальи Борисовны, в 1989 году в первом браке Годуниной Натальи Борисовны кандидатскую диссертацию, которую я защитила 26 мая 1988 года. Номер моего кандидатского диплома от 11 января 1989 года — ТН № 116032. Через два дня после защиты мною, урожденной Ярославовой Натальей Борисовной кандидатской диссертации, 40-й президент США Рональд Рейган выехал в СССР и прибыл в СССР 29 мая 1988 года.

Накануне защиты 26 мая 1988 года мною урожденной Ярославовой Натальей Борисовной,в 1988 году в первом браке Годуниной Натальей Борисовной кандидатской диссертации, в дату 25 мая 1988 года была сделана запись в моем авторском свидетельстве на мое изобретение АС№ 1033714, также как 3 января 1984 года, в день важной речи Рональда Рейгана. 25 мая 1988 года: Рональд Рейган, президент США, произнёс речь по случаю своего отъезда на советско-американскую встречу на высшем уровне в Москву. 3 января 1984 года: Провозглашение президентом США Рональдом Рейганом речи в честь Дня штата Аляска. 25-летие образования Аляски как 49-го штата с 3 января 1959 года.

Об этом в моей Ярославовой-Оболенской Натальи Борисовны, урожденной Ярославовой Натальи Борисовны, статье

«Дипломатия США - XIX в., СССР., РФ. Мое Ярославовой-Оболенской Н.Б., экс Годуниной Н.Б. АС № 1033714 (приоритет 16.3.82) с датой речи 25.5.88 Р.Рейгана перед 1-м визитом в СССР, датой 15.5. покупки Аляски и 3.1.84 Дня государственности Аляски»

Именно 11 января 1989 года было принципиальной датой утверждения в ВАК моей урожденной Ярославовой Натальи Борисовны, в 1989 году в первом браке Годуниной Натальи Борисовны, кандидатской диссертации

Моя диссертация была утверждена 11.01.89. Если бы им просто нужно было записать 111, они бы одобрили 1 ноября 1988 года.

Farewell Address to the Nation.11 января 1989 года, Прощальное обращение президента США Рональда Рейгана к нации

Дорогие американцы, это 34-й раз, когда я обращаюсь к вам из Овального кабинета, и последний. Мы вместе уже восемь лет, и скоро мне пора уходить. Но прежде чем я это сделаю, я хотел бы поделиться мыслями, некоторые из которых я хранил уже давно.

Для меня было честью всей жизни быть вашим президентом. Многие из вас писали мне за последние несколько недель, чтобы выразить свою благодарность, но я тоже мог бы сказать вам то же самое. Мы с Нэнси благодарны за предоставленную нам возможность служить.

Одна из особенностей президентства — это то, что ты всегда находишься в какой-то отстранённости. Ты часто проезжаешь мимо слишком быстро в чужой машине, видя людей через тонированные стёкла: родителей, держащих ребёнка на руках, и приветственный жест, который ты увидел слишком поздно и не смог ответить. И так часто мне хотелось остановиться, протянуть руку из-за стекла и установить контакт. Что ж, может быть, сегодня вечером мне удастся немного этого добиться.

Люди спрашивают, что я чувствую, уезжая, и дело в том, что расставание — это «такая сладкая грусть». Сладость — это Калифорния, ранчо и свобода. А грусть? Конечно же, прощания и отъезд из этого прекрасного места.

Знаете, дальше по коридору и вверх по лестнице от этого кабинета находится часть Белого дома, где живут президент и его семья. Там есть несколько моих любимых окон, из которых я люблю смотреть рано утром. Из окон открывается вид на территорию, на Монумент Вашингтона, затем на Молл и Мемориал Джефферсона. Но по утрам, когда влажность низкая, можно увидеть за Джефферсоном реку, Потомак и побережье Вирджинии. Кто-то сказал, что именно такой вид открывался Линкольну, когда он видел дым, поднимающийся после битвы при Булл-Ране. Ну а я вижу более прозаичные вещи: траву на берегу, утренний поток машин, когда люди идут на работу, изредка парусник на реке. Размышления у окна

Я немного поразмыслил у окна. Размышлял о том, что значили и значат последние восемь лет. И образ, который приходит на ум рефреном, — это морская история: маленькая история о большом корабле, беженце и моряке.

Это было в начале восьмидесятых, в самый разгар лодочных гонок, и матрос усердно трудился на авианосце «Мидуэй», патрулировавшем Южно-Китайское море. Матрос, как и большинство американских военнослужащих, был молод, сообразителен и невероятно наблюдателен. Экипаж заметил на горизонте протекающую лодку, в которой теснились беженцы из Индокитая, надеющиеся добраться до Америки. «Мидуэй» отправил небольшой катер, чтобы доставить их на корабль, где они были в безопасности. Пока беженцы пробирались сквозь бурное море, один из них заметил матроса на палубе, встал и окликнул его. Он крикнул: «Привет, американский моряк! Привет, Человек Свободы!»

Маленький момент с большим значением, момент, который моряк, написавший его в письме, не мог выбросить из головы. И когда я увидел его, я тоже не смог.

Потому что именно так и должно быть – быть американцем в 80-х. Мы снова боролись за свободу. Я знаю, мы всегда её отстаивали, но в последние несколько лет мир – и, в каком-то смысле, мы сами – заново открыли её для себя.

Это десятилетие было настоящим путешествием, и мы вместе прошли через бурные моря. И в конце концов, вместе мы достигаем нашей цели.

Факт в том, что от Гренады до саммитов в Вашингтоне и Москве, от рецессии 1981-1982 годов до экономического роста, начавшегося в конце 1982 года и продолжающегося по сей день, мы внесли свой вклад. Два великих триумфа

На мой взгляд, было два великих триумфа, две вещи, которыми я горжусь больше всего. Первый — это экономическое восстановление, в ходе которого американцы создали и заполнили 19 миллионов новых рабочих мест. Второй — это восстановление нашего морального духа: Америку снова уважают во всём мире и на неё смотрят как на лидера.

Случай, произошедший со мной несколько лет назад, отчасти отражает эту мысль. Это было в 1981 году, и я присутствовал на своём первом крупном экономическом саммите, который проходил в том году в Канаде. Место встречи меняется в зависимости от страны-участницы. Первая встреча была официальным ужином для глав правительств семи промышленно развитых стран. Ну, я сидел там, как новенький в школе, и слушал, а вокруг только и говорили, что Франсуа то, Хельмут сё. Они отказались от титулов и стали обращаться друг к другу по имени. Ну, в какой-то момент я как бы наклонился и сказал: «Меня зовут Рон».

В том же году мы начали действовать, чтобы, как мы чувствовали, дать толчок экономическому возрождению: снизили налоги и регулирование, начали сокращать расходы. Вскоре началось восстановление.

Два года спустя состоялся ещё один экономический саммит, практически с тем же составом участников. На большой встрече, посвящённой открытию, мы все собрались вместе, и вдруг на мгновение я заметил, что все просто сидят и смотрят на меня. И тут один из них нарушил молчание. «Расскажите нам об американском чуде», — сказал он.

Ну, в 1980 году, когда я баллотировался в президенты, всё было совсем иначе. Некоторые эксперты говорили, что наши программы приведут к катастрофе. Наши взгляды на внешнюю политику приведут к войне, наши планы развития экономики приведут к резкому росту инфляции и к экономическому коллапсу. Я даже помню, как один уважаемый экономист сказал ещё в 1982 году: «Двигатели экономического роста здесь остановились, и, вероятно, так будет ещё долгие годы».

Что ж, он и другие «лидеры общественного мнения» ошибались. Дело в том, что то, что они называли «радикальным», на самом деле было «правильным»; то, что они называли «опасным», было просто «крайне необходимым». «Великий коммуникатор»

И за всё это время я заслужил прозвище — «Великий коммуникатор». Но я никогда не считал, что дело в моём стиле или словах — главное было в содержании. Я не был великим коммуникатором, но я передавал великие идеи, и они не выходили из моей головы, а исходили из сердца великой нации — из нашего опыта, нашей мудрости и нашей веры в принципы, которыми мы руководствуемся уже два столетия.

Они называли это Революцией Рейгана, и я это принимаю, но для меня это всегда было больше похоже на Великое повторное открытие: повторное открытие наших ценностей и нашего здравого смысла.

Здравый смысл подсказывал нам, что когда на что-то налагаешь высокий налог, люди производят меньше. Поэтому мы снизили ставки налога для населения, и люди стали производить больше, чем когда-либо прежде. Экономика расцвела, словно растение, которое подрезали, и теперь оно могло расти быстрее и сильнее. Наша экономическая программа привела к самому продолжительному мирному росту в нашей истории: росту реальных доходов семей, снижению уровня бедности, расцвету предпринимательства и взрывному развитию исследований и новых технологий. Сейчас мы экспортируем больше, чем когда-либо, потому что американская промышленность стала более конкурентоспособной, и в то же время мы мобилизовали национальную волю, чтобы разрушить протекционистские стены за рубежом, а не возводить их внутри страны.

Здравый смысл также подсказывал нам, что для сохранения мира нам необходимо вновь стать сильными после многих лет слабости и смятения. Поэтому мы восстановили нашу оборону – и в этот Новый год мы выпили за новый мир во всём мире. Сверхдержавы не только начали сокращать свои запасы ядерного оружия – и надежда на дальнейший прогресс светла, – но и региональные конфликты, сотрясающие мир, также начинают утихать. Персидский залив больше не зона боевых действий, Советы уходят из Афганистана, Вьетнам готовится уйти из Камбоджи, а соглашение, достигнутое при посредничестве США, вскоре позволит отправить 50 000 кубинских солдат домой из Анголы. «Мы изменили мир».

Урок из всего этого, конечно же, заключался в том, что, поскольку мы великая нация, наши проблемы кажутся сложными. Так будет всегда. Но пока мы помним наши основополагающие принципы и верим в себя, будущее всегда будет за нами.

И ещё кое-что мы усвоили: как только начинаешь великое движение, невозможно предсказать, чем оно закончится. Мы хотели изменить страну, а вместо этого изменили мир.

Страны по всему миру обращаются к свободному рынку и свободе слова, отказываясь от идеологий прошлого. Для них Великим переоткрытием 1980-х годов стало осознание того, что, как ни странно, моральный образ правления – это и практический образ правления. Демократия, будучи изначально благим, также является и изначально продуктивным.

Когда ты достигнешь того момента, когда можешь отпраздновать годовщину своего 39-летия, иногда можно расслабиться, оглянуться на свою жизнь и увидеть, как она течёт перед тобой. Для меня это была развилка в реке, и она находилась прямо посередине моей жизни.

Я никогда не собирался идти в политику: в юности это не входило в мои планы. Но меня воспитали с верой в то, что за дарованные тебе блага нужно платить. Я был доволен своей карьерой в сфере развлечений, но в конечном итоге пошёл в политику, потому что хотел защитить нечто ценное. «Мы, народ».

Наша революция была первой в истории человечества, которая действительно изменила курс правительства, и произошло это тремя короткими словами: «Мы, Народ».

«Мы, народ», говорим правительству, что делать, а не оно нам. «Мы, народ» — водитель, а правительство — машина. И мы решаем, куда оно должно ехать, по какому маршруту и ​​с какой скоростью. Почти все конституции мира — это документы, в которых правительства сообщают народу о его привилегиях. Наша Конституция — это документ, в котором «Мы, народ», говорим правительству, что ему позволено делать. «Мы, народ» свободны.

Это убеждение было основой всего, что я пытался делать в течение последних восьми лет.

Но в 1960-х, когда я начинал, мне казалось, что мы начали менять порядок вещей: всё больше правил, положений и конфискационно-обременительных налогов правительство отнимало у нас всё больше свободы. Я пошёл в политику отчасти для того, чтобы поднять руку и сказать: «Стой!» Я был гражданином-политиком, и для гражданина это казалось правильным.

Думаю, мы остановили многое из того, что нужно было остановить. И надеюсь, мы ещё раз напомнили людям, что человек не свободен, пока государство не ограничено. Здесь есть чёткая причинно-следственная связь, столь же чёткая и предсказуемая, как закон физики: по мере расширения государства свобода сокращается. Действия, основанные на деяниях.

Нет ничего менее свободного, чем чистый коммунизм, и всё же за последние несколько лет мы достигли новой, приятной близости с Советским Союзом. Меня спрашивали, не является ли это авантюрой, и я отвечаю: нет, потому что мы основываем свои действия не на словах, а на делах.

Разрядка 1970-х годов основывалась не на действиях, а на обещаниях. Они обещали лучше относиться к своему народу и к народам мира, но ГУЛАГ оставался ГУЛАГом, государство по-прежнему было экспансионистским, и они по-прежнему вели чужие войны в Африке, Азии и Латинской Америке.

Что ж, на этот раз, пока что, всё по-другому: президент Горбачёв провёл ряд внутренних демократических реформ и начал вывод войск из Афганистана. Он также освободил заключённых, имена которых я ему называл при каждой нашей встрече.

Но жизнь умеет напоминать о важном через мелкие происшествия. Однажды, в самые жаркие дни московского саммита, мы с Нэнси решили оторваться от свиты и пройтись по магазинам на Арбате — небольшой улочке недалеко от главного торгового района Москвы.

Несмотря на то, что наш визит был неожиданным, каждый русский тут же узнал нас, выкрикнул наши имена и протянул нам руки. Мы были буквально охвачены теплом – в этой радости почти чувствовались возможности. Но через несколько секунд к нам протиснулся наряд КГБ и начал расталкивать людей в толпе. Это был интересный момент. Он напомнил мне, что, хотя простой человек в Советском Союзе жаждет мира, правительство – коммунистическое, и те, кто им руководит, – тоже коммунисты, а это значит, что мы с ними по-разному смотрим на такие вопросы, как свобода и права человека. «Не сдавайтесь!»

Мы должны сохранять бдительность, но мы также должны продолжать работать сообща, чтобы уменьшить и устранить напряженность и недоверие.

Я считаю, что президент Горбачёв отличается от предыдущих советских лидеров. Думаю, он осознаёт некоторые проблемы своего общества и пытается их исправить. Мы желаем ему всего наилучшего. И мы продолжим работать над тем, чтобы Советский Союз, который в конечном итоге появится в результате этого процесса, стал менее опасным.

Всё сводится к следующему: я хочу, чтобы наша новая близость продолжалась. И она будет продолжаться, пока мы чётко даём понять, что будем вести себя определённым образом, пока они продолжают помогать нам. Если они этого не делают — сначала смягчите свои удары. Если же они упорствуют — прекратите.

Это по-прежнему принцип «доверяй, но проверяй».

Это все еще игра, но карты пора выкладывать.

Но все равно смотрите внимательно — и не бойтесь увидеть то, что вы видите.

Меня спрашивали, жалею ли я о чём-нибудь. Да, жалею.

Дефицит — это один. Я много об этом говорил в последнее время, но сегодня не время для споров, и я лучше промолчу.

Но вот вам наблюдение: у меня была своя доля побед в Конгрессе, но мало кто заметил, что я никогда не выигрывал ничего такого, чего бы вы не выиграли для меня. Они никогда не видели моих солдат; они никогда не видели полки Рейгана, американский народ. Вы выиграли каждую битву каждым своим призывом и каждым своим письмом, требующим действий. Многое ещё предстоит сделать.

Что ж, действовать всё ещё необходимо. Если мы хотим завершить дело полков Рейгана, нам придётся стать бригадами Буша. Скоро он станет их вождём, и вы будете нужны ему так же, как и мне.

Наконец, существует замечательная традиция предупреждений во время прощания с президентом, и одно из них не выходит у меня из головы уже некоторое время.

Но, как ни странно, всё начинается с одного из событий, которыми я больше всего горжусь за последние восемь лет: с возрождения национальной гордости, которую я назвал «новым патриотизмом». Это национальное чувство, конечно, хорошо, но оно не будет иметь большого значения и не продлится долго, если не будет основано на вдумчивости и знаниях.

Нам нужен осознанный патриотизм. И достаточно ли хорошо мы объясняем нашим детям, что такое Америка и что она представляет в долгой истории мира?

Те из нас, кому за 35, выросли в другой Америке. Нас очень прямолинейно учили, что значит быть американцем, и мы буквально из воздуха впитывали любовь к стране и уважение к её институтам. Если не получал всего этого от семьи, то получал от соседей, от отца, который воевал в Корее, или от семьи, потерявшей кого-то в битве при Анцио. Или чувство патриотизма можно было получить в школе. А если всё остальное не помогало, патриотизм можно было получить из массовой культуры. Кинофильмы прославляли демократические ценности и неявно укрепляли идею об исключительности Америки. Таким же было и телевидение вплоть до середины шестидесятых. Вперёд, в девяностые.

Но сейчас, на пороге девяностых, кое-что изменилось. Молодые родители не уверены, что однозначное восприятие Америки — это правильное направление для современных детей. А что касается тех, кто создаёт массовую культуру, обоснованный патриотизм уже не в моде.

Наш дух вернулся, но мы не институционализировали его. Нам нужно лучше донести до людей, что Америка — это свобода: свобода слова, свобода вероисповедания, свобода предпринимательства, а свобода — нечто особенное и редкое. Она хрупкая, её нужно защищать.

Мы должны преподавать историю, основываясь не на моде, а на том, что действительно важно: почему паломники пришли сюда, кем был Джимми Дулиттл и что означали эти 30 секунд над Токио. Знаете, четыре года назад, в 40-ю годовщину высадки в Нормандии, я читал письмо молодой женщины к своему покойному отцу, сражавшемуся на пляже Омаха. Её звали Лиза Занатта Хенн, и она писала: «Мы всегда будем помнить, мы никогда не забудем, что совершили парни из Нормандии». Что ж, давайте поможем ей сдержать слово.

Если мы забудем, что сделали, мы не будем знать, кто мы. Я предупреждаю об уничтожении этой американской памяти, что в конечном итоге может привести к разрушению американского духа.

Давайте начнём с основ — больше внимания к американской истории и больше внимания к гражданским ритуалам. И позвольте мне предложить урок номер один об Америке: все великие перемены в Америке начинаются за обеденным столом. Поэтому, надеюсь, завтра вечером на кухне начнётся разговор. И дети, если ваши родители не учили вас, что значит быть американцем, дайте им знать и пригвоздите их к этому. Это было бы очень по-американски.

Вот и всё, что я хотел сказать сегодня вечером. За исключением одного.

Последние несколько дней, стоя у окна наверху, я вспоминал сияющий «город на холме». Это выражение принадлежит Джону Уинтропу, который написал его, чтобы описать Америку, которую он представлял. Его образ был важен, потому что он был одним из первых пилигримов – одним из первых «Человеков Свободы». Он прибыл сюда на том, что мы сегодня назвали бы маленькой деревянной лодкой, и, как и другие пилигримы, искал дом, который был бы свободным.

Я говорил о сияющем городе всю свою политическую жизнь, но не уверен, что когда-либо в полной мере передавал то, что видел, когда говорил. Но в моём представлении это был высокий, гордый город, построенный на скалах, крепче океанов, продуваемый ветрами, благословенный Богом, кишащий людьми самых разных сословий, живущими в гармонии и мире – город со свободными портами, бурлящий торговлей и творчеством, и если городские стены и должны были существовать, то у стен были двери, и эти двери были открыты для любого, у кого хватало воли и сердца, чтобы сюда попасть.

Вот как я это видел, и вижу до сих пор. Как обстоят дела с городом?

А как выглядит город в эту зимнюю ночь? Он стал более процветающим, более безопасным и счастливым, чем восемь лет назад. Но более того: спустя 200 лет, два столетия, он всё ещё стоит крепким и непоколебимым на гранитном хребте, и его сияние не ослабевает, несмотря ни на какие бури.

И она по-прежнему остается маяком, магнитом для всех, кто нуждается в свободе, для всех пилигримов из всех затерянных мест, которые мчатся сквозь тьму к дому.

Мы выполнили свою часть работы. И, выходя на улицы города, я хочу сказать последние слова мужчинам и женщинам Рейгановской революции — мужчинам и женщинам по всей Америке, которые восемь лет трудились над возрождением Америки:

Друзья мои, мы сделали это. Мы не просто топтались на месте, мы изменили мир. Мы сделали город сильнее, мы сделали город свободнее — и мы передали его в надёжные руки.

В целом неплохо. Совсем неплохо.

Итак, до свидания.

Да благословит вас Бог. И да благословит Бог Соединённые Штаты Америки.

Все материалы раздела «Новости, комментарии, ремарки»